КУРСК, КОТОРЫЙ НЕ УТОНУЛ

Опубликовано: 28 Июня 2008 08:00

"Совершенно секретно", No.6/229

Владимир ШЛЯХТЕРМАН

В июле этого года исполняется 65 лет со дня начала Курской битвы. Автор «Совершенно секретно», солдатом принимавший участие в грандиозном сражении, пытается взглянуть на события не только из своего окопа, но с советского и германского КП, а также из конспиративной квартиры советского разведчика в Женеве

В торого февраля 1943 года над Сталинградом повисла тишина, по дорогам на восток потянулись длинные колонны пленных. Не успел еще у немцев пройти шок после поражения в Сталинградской битве, как германское командование приступило к разработке плана реванша.
В начале февраля командующий группой армий «Юг» Эрих фон Манштейн представил свои соображения на летнюю кампанию. Вермахт уже не мог вести наступательные операции по всему советско-германскому фронту. Посему был выбран ограниченный участок – так называемая Курская дуга.
По мнению немецких стратегов, конфигурация фронта сулила возможности окружить значительную часть советских войск. «Срезая» Курский выступ, немцы лишали Красную армию, во-первых, перспектив ударить на юг и прижать всю южную группировку вермахта к побережью Азовского и Черного морей; во-вторых, предотвращали наступление советских войск к Днепру. В марте в штабе группы «Юг» в Запорожье Гитлер заявил, что «совершенно невозможно отдать противнику Донбасс». «Что же касается никопольского марганца, – записал Манштейн в своих дневниках, – то его значение для нас вообще нельзя выразить словами. Потеря Никополя (на Днепре, юго-западнее Запорожья) означала бы конец войны».
15 апреля 1943 года Гитлер подписал оперативный приказ по исполнению операции «Цитадель». Германское командование стянуло к Курскому выступу 50 лучших дивизий, в их числе 16 танковых и моторизованных, до 10 тысяч орудий и минометов, более 2000 самолетов, 2700 танков, в том числе новейшие «Тигры», «Пантеры», «Фердинанды». К началу немецкого наступления под Курском советское командование сосредоточило здесь более 3600 танков и самоходок, 20 тысяч орудий, 3130 самолетов и 1 миллион 330 тысяч солдат и офицеров.
Мне посчастливилось после войны встретиться в Будапеште с выдающимся советским разведчиком Шандором Радо, возглавлявшим резидентуру в Швейцарии и поставлявшим в Москву информацию по Германии. (См. очерк о нем в «Совершенно секретно» №7 за 2007 год – «Ни дня без шифровки»). В разговоре с ним я упомянул, что воевал в составе танкового корпуса на Курской дуге.
– Мы передали немало сообщений о подготовке вермахта к этой битве, – оживился Радо. – Мой сотрудник Рудольф Ресслер – я дал ему псевдоним Люци – имел надежные источники в различных военных ведомствах в Берлине, они поставляли очень важную информацию. От него Москва узнавала, как идет подготовка к операции «Цитадель». Мы сообщили, например, данные о новом танке «Б-1», известном как «Тигр», о его сильных и уязвимых сторонах, о скорости, толщине брони на различных участках, вооружении, маневренности, подвижности. Сообщили также, что вермахт получил в марте 700 средних танков и 100 «Тигров».
Народный комиссар вооружения Д.Ф.Устинов вспоминал, как однажды его и других наркомов, отвечавших за военную промышленность, вызвали в Кремль. Сталин зачитал им письмо командира дивизии. Тот с горечью сообщал, что установленные на наших танках 45-и даже 76-миллиметровые пушки неэффективны для борьбы с немецкими танками, особенно с «Тиграми». Их нельзя бить в лоб, приходится либо пропускать их через свои порядки и стрелять в корму, либо вести огонь по танкам, двигающимся на соседей, то есть по борту. В то время, вспоминал Устинов, мы разрабатывали 85-миллиметровые пушки для танка «Т-34». Но дела шли неважно. Сталин приказал отправляться на завод. И наркомы в тот же день уехали на производство, где изготавливалось злополучное орудие. Несколько суток испытаний и доработок, устранение дефектов… В результате бронебойный снаряд этой пушки надежно поражал броню тяжелого немецкого танка на расстоянии в тысячу метров.
– Под Курском силенок стало побольше, чем у немцев, – рассказывал мне в 60-е годы маршал Иван Степанович Конев, в дни Курской битвы командовавший Степным фронтом. – Была создана глубоко эшелонированная оборона. Верховное командование приняло принципиально новое решение: создать позади Воронежского и Центрального фронтов, обороняющих Курский выступ, еще один фронт – Степной. Сначала он назывался военным округом. Этот фронт объединял все стратегические резервы юго-западного направления. Перед нами поставили две задачи: первая – быть готовым отразить удар противника, если ему удастся прорвать нашу оборону. Вторая – быть готовым перейти в наступление крупными соединениями. В состав фронта включили шесть общевойсковых армий с приданными им танковыми и механизированными корпусами, танковую армию, воздушную армию, три кавалерийских корпуса. Правда, все эти соединения прибыли ко мне с других фронтов, были потрепаны в боях, слабо обеспечены техникой, людей недоставало. Но у нас было и время: с апреля до июля мы пополнялись, проходили боевую подготовку, словом, усиленно готовились.
– Знали ли немцы о Степном фронте?
– Знали. Разведка у них тоже не дремала. Но главного они не знали: что мы готовимся не только к обороне, но и к наступлению. Я допрашивал пленных офицеров; они показали, что для них появление в наступлении таких крупных частей, организационно объединенных, было полной неожиданностью. По сути, появился новый фронт. Это был не Резервный фронт, из которого можно было брать отдельные части на угрожаемые участки, а самостоятельный фронт. Я, честно признаюсь, думал, что так может случиться, и просил Генштаб не выдергивать у меня отдельные соединения. Не вняли…
– Что так, Иван Степанович?
– Что-что… – проворчал маршал.– Забрали у меня две «пятерки» – 5-ю гвардейскую танковую армию Ротмистрова и 5-ю гвардейскую армию Жадова – для усиления Воронежского фронта. Это когда немцы вклинились в нашу оборону на обоянском направлении и массой танков вышли к Прохоровке. Вот для контрудара и выдернули у меня две армии. А потом еще две.
– А что было делать?
– Понимаю. Но так все хорошо планировалось: обрушиться на врага всеми приготовленными стратегическими резервами…
И Иван Степанович опять вздохнул.

Против танков с крупповской маркой

Наш 5-й гвардейский танковый корпус (три танковые и мотострелковая бригада) стоял во втором эшелоне Воронежского фронта. Несколько раз в мае и июне нас поднимали по тревоге, мы были готовы выступить. Но через несколько часов следовал отбой, и мы возвращались в свои окопы и землянки. В соседнем стрелковом батальоне было и такое: через окопы, занимаемые пехотой, проходили танки. Ребята рассказывали, что это было за испытание. Над твоей головой грохочет этакая махина, только и думаешь: что, если окоп не выдержит? Говорили, что сам командующий фронтом генерал армии Н.Ф.Ватутин находился в тех окопах. (Готовя эту статью, еще раз просмотрел книгу Сергея Куличкина «Генерал Ватутин. Ни шагу назад!» и нашел там тому подтверждение. Узнал также, что памятку бойцу о том, как вести себя в подобных ситуациях, написал сам Николай Федорович.)
4 июля вечером нас опять построили по тревоге, и мы как-то почувствовали, что на этот раз все «взаправдашне». Команда «По машинам!» – и вот уже колонна потянулась по шоссе. Впереди громыхали танки, много танков. То и дело вспыхивали фары. Ночью остановились. Танки ушли в деревню, а нас расположили на пологих холмах. Впереди лежала глубокая лощина, по которой вилась полевая дорога. Тут же стали окапываться. Задание было коротким: отсечь пехоту противника от наступающих танков.
Первой начала стрелять наша артиллерия. Вдруг где-то далеко позади нас загрохотало. Разрывов я не видел, но снаряды явно летели через наши головы. И в это время в лощине и вдоль дороги появились наши противотанковые 45-миллиметровые пушки. Совсем уже рассвело, когда открыла огонь немецкая артиллерия. Снаряды стали падать на наших холмах. Далеко впереди я увидел немецкие танки – они выглядели крохотными, как спичечные коробки. Казалось, появятся здесь они не так уж скоро. Но не прошло и четверти часа, как танки показались в лощине, они находились в километре-полутора от нас и явственно виднелись. Сразу же заработали наши сорокапятки, и танки открыли огонь по пушкам. Немецких пехотинцев я не видел, правда, высовывался редко: танковые снаряды долетали и до нас. Пошел счет первым убитым и раненым.
Лощина наполнилась дымом. Но было видно, как загорелся один танк, другой, третий. Я не видел, а ребята потом рассказывали, что из перелеска выкатилась пушка и в упор стала бить по бортам танков. Два из них точно расстреляла. А потом ее немецкий танк смял.
Стало совсем жарко. На небе ни облачка. Танки по команде дали задний ход, но продолжали стрелять. А к вечеру нам приказали спуститься и занять позиции в 200-300 метрах впереди артиллеристов. Всю ночь рыли окопы в полный рост.
Утром 6 июля опять появились танки. Прикрываясь ими, перебегали пехотинцы. Наши противотанкисты еще не открывали огонь, как вдруг раздался взрыв, и танк стал окутываться дымом. Тут же от взрыва остановился второй. Это ночью саперы установили на нейтральной полосе мины. Танки остановились, стали маневрировать, заезжать в перелески, а вперед поползли немецкие саперы. Не помню, была ли команда, но мы открыли дружный огонь из автоматов. Едва ли он причинил урон – дистанция была длинная, – но саперы исчезли.
Так прошло часа два в перестрелке. Прибегает солдат, кричит:
– Уходим! – и машет рукой в сторону леса.
Посмотрел назад: артиллеристов нет.
– Что такое?
– Немцы прорвались.
– Где наш ротный?
– Собирает там своих, – парень опять машет, но в другую сторону.
Подхватываю шинель и, низко пригибаясь, бегу к лесу. Там собираемся, появляется командир роты Яков Николаевич Махмуров. Километра через два вышли к деревне. Во многих дворах под деревьями стояли танки. Между ними бегали офицеры, танкисты сбрасывали маскировку – зеленые ветки, прогревали моторы. Махмуров подбежал к офицеру-танкисту. Оказалось, он не из нашего корпуса.
Только вошли в лес, над деревней появились немецкие пикирующие бомбардировщики. Взрывы, столбы пламени, черного дыма. Горели не только дома, но и танки, бензозаправщики. Пехоте тут делать было нечего.
Уже через много лет после Победы, знакомясь с документами, мемуарами советских и немецких военачальников, я узнал, что в тот день мы отошли на 9 км, на следующий нас потеснили еще на 10 км, а всего немцам удалось вклиниться в нашу оборону на этом направлении на 35 км. Мне впервые пришлось отступать (иногда, чего скрывать, очень поспешно), и, скажу вам, настроение было препаршивое. А 12 июля германское наступление выдохлось.
Мы пошли в наступление. Подъем необыкновенный, и видишь, как бегут уже немцы. Вот они, освобожденные села, разрушенные, сгоревшие, но уже наши. Вот брошеная и поверженная техника; ведут пленных с испуганными глазами. Помню бой за районный центр Томаровка. Уже ночь, горят дома, а впереди длинное здание, откуда ведется сильный огонь. Я думал, это конюшня, оказалось – здание райкома партии и райисполкома. Откуда-то выкатились две пушки, дали несколько выстрелов, в языках пламени взметнулись доски, бревна. Огонь из здания смолк, с криками «Ура!», кажется, даже без команды, стреляя на ходу, бросились вперед, и видно было удиравших немцев.
 

Прохоровка. Танковый ад

Прохоровка, 12 июля. Командующий 5-й гвардейской танковой армией генерал П.А. Ротмистров (впоследствии Герой Советского Союза, Главный маршал бронетанковых войск) получил приказ Ставки выдвинуться в район Прохоровки, где немцы сосредоточили около 700 «Тигров» и «Фердинандов». Манштейн предполагал этой армадой нанести окончательный удар по Курску.
– Мы решили противопоставить эсэсовским танковым дивизиям нашу танковую гвардию, – сказал Ватутин Ротмистрову.
У Ротмистрова было примерно столько же боевых машин, что и у Манштейна. Сложность состояла в том, что новейшие германские танки и САУ (самоходные артиллерийские установки) имели сильную лобовую броню и мощные пушки, это позволяло вести им поражающую стрельбу с дальних расстояний, не опасаясь ударов наших танков. Зато «Т-34» были более маневренны в ближнем бою, поражали «Тигры» в борта. Надо было как можно скорее подойти поближе.
12 июля рано утром Ротмистров прибыл на командный пункт 29-го танкового корпуса. После обоюдных авиационных ударов лавины танков двинулись навстречу друг другу. Советские танкисты буквально врезались в боевые порядки лобовым ударом. В ближнем бою не только «Т-34», но даже легкие «Т-70» успешно поражали вражеские машины.
– Поле сражения клубилось дымом и пылью, – вспоминал уже в 60-е в нашем разговоре Павел Алексеевич Ротмистров, – земля содрогалась от мощных взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами. Боевые порядки перемешались, поэтому артиллерия обеих сторон огонь прекратила. По той же причине не бомбили поле боя ни наша, ни вражеская авиация, хотя в воздухе продолжались яростные схватки.
Ожесточенные бои шли и следующие три дня. Лишь к вечеру 15 июля на всем фронте армии наступило затишье. Немцы прекратили атаки. Величайшее в истории Второй мировой войны танковое сражение закончилось поражением вермахта. На поле боя остались 400 немецких танков и более 10 тысяч убитых германских солдат. Победа советским армиям досталась тоже большой кровью.
Неделю вел ожесточенные бои Воронеж­ский фронт. На опасные участки выдвинулись войска Степного фронта.
– А затем и наши основные силы, – рассказывал командующий фронтом Конев, – перешли в контрнаступление. И вместе с соединениями Воронежского фронта отбросили противника на его исходные позиции. Создалась благоприятная обстановка для разгрома вражеских войск в районе Харькова. За подписью Жукова и моей в Ставку представили подробный план этой операции. Ставка утвердила его, и 3 августа мы начали наступление.
Ему предшествовал мощный артиллерийский и авиационный удары. Доста­точно сказать, что на направлении главного удара командование сосредоточило 230 орудий на каждый километр. То есть через каждые 4-5 метров стояли пушки. Уже в первой половине дня оборону противника прорвали, в прорыв бросили сразу две танковые армии. Утром 5 августа в Белгород ворвались передовые части, а к вечеру город освободили.
На очереди был Харьков. Пленные показали, что Гитлер требовал удержать Харьков любой ценой, называл его «Восто­чными воротами» Украины. Город был сильно укреплен. Все каменные строения на окраинах превратили в доты. На нижних этажах – позиции для артиллерии, верхние занимали автоматчики и пулеметчики. Сражение длилось и ночами. К 11 часам 23 августа части Степного фронта полностью освободили Харьков.

Без линии фронта

В начале июля 1943 года в наш корпус прибыл лейтенант А.М.Фадин. Его определили командиром танка в 22-ю танковую бригаду. Он храбро воевал, подбивал немецкие танки, его подбивали. Воевал в Европе, потом против Японии, уже командовал танковой ротой. Дважды представлялся к званию Героя Советского Союза. Уже в наше время был удостоен звания Героя России. Несколько лет назад издал книгу воспоминаний «В боях за Родину». Там я прочитал, что моя мотострелковая бригада возле Томаровки захватила 16 «Тигров». А я не помню об этом, хотя факт сам по себе исключительный. Тут же связался с Фадиным.
– Мой танк подбили, – рассказал Александр Михайлович, – и меня временно назначили офицером связи при штабе бригады. Вызывает начальник штаба бригады гвардии майор Вощинский. Знали его?
– Представительный мужик, видел.
– Вот-вот. Дает мне полуторку и приказывает добраться до села, где находятся захваченные мотострелками «Тигры». Я еще удивился: пехота пленила 16 танков! Майор приказал разобраться, что можно с этим сделать. Поехал. Водитель – опытный сержант. Не проехали и двух километров по проселку, вижу одинокий сарай, а рядом с ним бронетранспортер. Подъехали ближе – мать честная! – возле него ежится от холода и зевает солдат в немецкой форме с погонами ефрейтора и в нашей пилотке со звездочкой. Солдат на нас никакого внимания. А водитель мой побледнел и шепчет: это власовец.
– Это что, дозор был?
– Да. Проехали еще немного, прямо на дороге стоят в линию три «Тигра»! А вдоль домов, лицом в нашу сторону, насчитал еще десять танков. У сержанта руки дрожат, но он продолжает движение. Я взял у него руль и свернул с дороги в подсолнухи. По кочкам, трясясь, проехали с полкилометра, опять мимо бронетранспортера, и вновь власовец никакого внимания.
– Может, у него оружия не было?
– Кто же пошлет безоружный дозор? У него на транспортере стоял крупнокалиберный пулемет. Подъехали к селу, где стоял штаб бригады, – кругом тихо, спали, что ли. В штабной палатке только Вощинский. Докладываю: приказ не выполнен потому-то и потому-то, и что я увидел, и что 16 танков никогда не сдадутся пехоте. Майор тут же приказал направить по тому маршруту другого офицера связи. Не поверил мне. Только я хотел присесть, как раздалась бешеная стрельба, и я увидел нашу полуторку, объятую пламенем. А в километре-двух от нас разворачиваются 14 «Тигров». А возле штаба – всего один «Т-34» да взвод автоматчиков. Я тоже лег в цепь, открыл огонь. Немцы почему-то дальше не пошли. Подъехали еще два наших танка и под их прикрытием вывели штаб бригады.
Вот так иногда бывало.

То ли Александровка, то ли Алексеевка…

К 23 июля повсеместно немецкие войска были отброшены на исходные позиции, откуда они начинали наступление. А вскоре, согласно плану, в общее наступление перешли и все советские фронты юго-западного направления. Наш корпус наносил удар на район Ахтырки. Эту Ахтырку долго помнили в бригаде. Как только произносили «Ахтырка», так непременно добавляли словцо из ненормативной лексики – так тяжело доставался нам каждый метр земли. Особенно после того, как немцы нанесли там сильные контрудары.
Те бои запомнились мне таким эпизодом. Командир роты Махмуров поздно вечером вызвал меня и сказал:
– Вот тебе, комсорг (меня избрали секретарем ротного бюро ВЛКСМ, а в роте почти не осталось сержантов. – В. Ш.), трое бойцов, пойдешь вдоль речки от дороги до копешек сена, видел их днем? Это почти два километра. Задача: обнаружить, готовят ли немцы переправы. В случае обнаружения дашь зеленую ракету и пошлешь одного бойца с донесением. Учти: немцы дозор могут выслать на наш берег, группой не идти.
До речки – кажется, это была Ворскла – дошли быстро. Наш берег был высокий, порос кустарником и деревьями. Прошли метров триста, слышу на том берегу шум, какие-то команды. Залегли, подползли. Темно, что на том берегу делается, не видно. Но явно что-то строят. Прикинул: метров пятьдесят до них. Гранаты, пожалуй, долетят. Говорю ребятам: я брошу «лимонки», а вы открываете огонь и через пять минут отползаете.
Приготовил четыре гранаты, встал на открытое место и бросил одну за другой. Метал я хорошо, еще до войны сдавал на ГТО-2, да и в училище тренировался. Все четыре разорвались на той стороне. Взрывы, крики, а тут еще автоматные очереди, вполне можно было принять нас за большой отряд. Только отбежал, лег, немцы открыли огонь, повесили осветительную ракету. А моя ракетница не сработала. Говорю одному: дуй к ротному, доложи, что обнаружили подготовку к переправе.
Тем временем шум на том берегу стих. Через полчаса слышу, как подъехала грузовая машина, ко мне подбежал Махмуров. Вместе подползли к обрыву, при свете ракеты увидели на том берегу разбросанные доски, бревна.
– Мы тут займем оборону, – сказал ротный, – а ты с этими ребятами дальше обследуй.
Других переправ не обнаружили и уже с рассветом возвратились в свое расположение. А через несколько дней – 23 августа – бригада завязала бой за большое село (до сих пор не знаю – то ли Алексеевка, то ли Александровка). Уличные бои всегда сложны, особенно для наступающих: обороняющийся прячется за домом, за забором, он тебя видит, а ты его нет. Продвигались медленно, жарища стояла невообразимая.
Прижимаясь к плетню, перебежками, стреляя на ходу из автомата, двигаюсь вдоль улицы. И вдруг из-за угла дома выбежал немец, я успел только заметить, что он черноволосый, без пилотки. Нас разделяло метра три. Он нажал на курок на долю секунды раньше. Я упал, больше ничего не видел и не слышал. Очнулся от адской боли – двое ребят из батальона волокли меня по земле на плащ-палатке в медсанбат… Уже после войны узнал, что тот день – 23 августа – был, так сказать, последним официальным днем Курской битвы.
И еще я узнал, что кроме меня за время сражения ранения получили 608832 человека. А безвозвратные потери (убитые и попавшие в плен) составили 254470 человек. Потери вермахта: более 500 тыс. человек, 1500 танков, свыше 3700 самолетов, 3 тысячи орудий. Мы потеряли 6064 танка (в четыре раза больше), почти в два с половиной раза меньше самолетов –1626, орудий и минометов – 5244.
«Цитадель» пала, и это предрешило падение Берлина.

ПОСЛЕДНИЙ РЕШИТЕЛЬНЫЙ

Курская битва была одним из крупнейших сражений Великой Оте­чественной вой­ны. Она продолжалась с 5 июля по 23 августа 1943 года. За это время обе стороны последовательно ввели в бой свыше
4 миллионов человек, более 69 тысяч орудий и минометов, 13200 танков и самоходных орудий и до 12 тысяч боевых самолетов. Сражение охватило территорию нынешних Орловской, Брянской, Курской, Белгородской, Сум­ской, Харьковской и Пол­тавской областей.
«Этому наступлению, – говорилось в приказе №6, подписанном Гитлером 15 апреля 1943 года, – придается решающее значение... На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов». Германское командование намечало сходящимися ударами окружить и уничтожить группировку советских войск, сосредоточенную на Курском выступе. Это было последнее крупное наступление вермахта на советско-германском фронте. Сначала советские войска вели оборонительные бои.
12 июля в районе Прохо­ровки произошло одно из крупнейших в истории войн танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовали до 1500 танков и самоходных орудий, а также крупные силы авиации. За этот день противник потерял свыше 350 танков и свыше 10 тыс. человек убитыми. После сражения под Прохоровкой советские войска перешли в контрнаступление.
В результате Курской битвы произошел корен­ной перелом в ходе Великой Отечественной и 2-й мировой войн. Он завершился освобождением Левобережной Украины и сокрушением германской обороны на Днепре в конце 1943 года.

В мае 2005 года в статье «Ветераны второго сорта» наша газета рассказала, как государство обидело бывших бойцов Московского МПВО. В мае-июле 1943 года эти 17-18-летние девушки пришли в столичные военкоматы с просьбой об отправке на фронт. Но их направили в подразделения местной противовоздушной обороны.
Девчушек, по 12 часов отдежуривших на наблюдательных вышках, в госпиталях, на аэродромах, постах пожарной охраны, то и дело направляли еще и на разгрузку барж, расчистку трамвайных путей и улиц, а по ночам им приходилось проверять светомаскировку зданий, бегая с этажа на этаж. Многие трудились на торфоразработках. В мае 1945-го бойцов МПВО направили на работу в автобазы и пожарные части, в госпитали и больницы, в Мосгоргазстрой. Три года они прокладывали трамвайные пути, ремонтировали дороги, тушили пожары, ухаживали за больными, рыли траншеи для прокладки газовых труб.
Из-за тяжелого труда к старости почти все бывшие бойцы МПВО стали инвалидами. В 1992 году ветеранам-участникам войны начали платить одновременно две пенсии – по возрасту и по инвалидности. Но из бойцов МПВО государство признало ветеранами лишь тех, кто проходил службу с 20 октября 1941 года по 1 апреля 1943 года (в это время Москва находилась на осадном положении, и батальоны МПВО входили в состав действующей армии). В 2000 году бойцы МПВО призыва 1943 года тоже получили статус ветеранов-участников ВОВ. Льготы по оплате коммунальных услуг им дали, а пенсия как была одна, так и осталась.
Бывшие бойцы МПВО Попова Вера Михайловна, Плавина Вера Михайловна, Бородина Ирина Павловна и другие в беседе со мной изложили свои обиды: «У призывников 1942 года пенсия – 15-17 тысяч рублей. У нас – от 7 до 10 тысяч, и это с «лужковскими» добавками. В этом году были приняты указы и постановления, направленные на поддержку ветеранов. Но ни одно из них нас не коснулось».
В прошлый раз мы рассказали и о судьбе Анны Сидоровны Новосадовой, которая в чиновничьих кабинетах пыталась отстоять интересы свои и своих военных подруг. Но чиновники назначить им вторую пенсию отказались. В 2004 году система мер социальной защиты ветеранов была преобразована в систему социальной поддержки. После чего с января 2005 года Анне Сидоровне и ее подругам стали ежемесячно доплачивать к пенсии по 650 рублей.
На статью откликнулся московский городской военный прокурор генерал-майор юстиции В.Н. Мулов. Он объяснил, что ветераны-инвалиды МПВО призыва 1943 года имеют право на ежемесячную выплату в размере 2000 рублей. Именно эту сумму, а не 650 рублей, они должны были получать с января 2005 года, а начали ее выплачивать только с апреля 2006 года. Две тысячи для ветеранов – значительная прибавка к бюджету. Та же Анна Сидоровна Новосадова обратилась в собес и в пенсионный фонд с просьбой начислить ей деньги, недополученные с января 2005-го по апрель 2006 года. Но получила отказ. В начале 2006 года Новосадова подала в суд иск к Главному управлению Пенсионного фонда РФ №2 по Москве и Московской области и Управлению социальной защиты населения района Очаково-Матвеевское города Москвы с требованием перерасчета пенсии. Но Никулинский районный суд в удовлетворении иска отказал.
Дело в том, что 4 апреля 2006 года Конституционный суд в определении №89-О указал, что в соответствии с существующим законодательством ветераны войны, ставшие инвалидами вследствие общего заболевания, должны получать денежные выплаты не ниже, чем иные ветераны войны-инвалиды. Но право на получение выплат вступило в силу только со дня принятия определения №89-О, то есть с 4 апреля 2006 года. Вот собес и стал начислять выплаты в 2000 рублей с этого времени. По букве закона все правильно. А по совести?
В 2005 году, когда я впервые рассказала о проблемах ветеранов МПВО призыва 1943 года, их было 117 человек. На сегодняшний день в живых осталось 77.